Судьба — солдатская - Борис Орлов

Из своих в Пскове Петру никто не встретился. Зато на каждом шагу попадались военные патрули. Делая вид, что спешит куда-то, выполняя задание, Чеботарев принимал молодецкий вид и, по уставу отдавая честь, проходил мимо. Увидав развороченный угол казармы третьего батальона (видно, попала бомба), распахнутые ворота и пустой двор, даже не стал останавливаться. Пройдя до переулка, свернул к реке. Там, на крутояре, под полуразрушенной крепостной стеной из почерневшего от времени известняка, сел. Место было укромное. Петр смотрел на мост вниз по реке, на Мирожский монастырь напротив, за рекой. Думал, что делать дальше. Рассудив, что полк должен стоять где-то на УРе, стал соображать, как переправиться на тот берег. Понимал, на мосту стоит наряд — обязательно остановит.

Гудело уставшее тело. Хотелось есть. Высоко поднявшееся солнце пекло. Надо было искать тень.

К берегу пристала лодка. Из нее выскочил паренек лет пятнадцати. Бросив на песок весла, он привязывал лодку к вкопанному столбу.

Петр спустился к нему.

— Слушай, мальчик, не перевез бы на тот берег? — проговорил он торопливо. — А?

— А что, можно, — оглядев его, ответил тот и бросил в нос лодки плетеную торбу. — С рыбалки я.

Они поплыли. Паренек греб сам. Где-то на середине реки он вдруг перестал грести и спросил:

— А почему не через мост вы? Или в самоволке? — и засмеялся, снова взмахнув веслами.

— Почти что, — ответил серьезно Петр и поведал ему вкратце свою историю.

Паренек выслушал внимательно. На его загорелом курносом лице появилась тень задумчивости. Бросив весла, он сунулся в нос лодки, к торбе. Вынув из нее краюху хлеба, сказал:

— На вот. Ты, поди, голоднющий. Поешь, а то дорога, она бывает длинная… Когда еще найдешь своих-то!..

Хлеб был черствый, но вкусный — не такой, как у Морозовых. Петр макал его в воду и с жадностью ел. Когда подплыли к берегу, хлеба уже не было.

Поблагодарив паренька, Петр пошел в гору. Старался держаться в отдалении от Рижского шоссе. За городской окраиной, выйдя в поле, напал на тропу и зашагал по ней. Километра через полтора она вывела его к пустовавшему шоссе.

Вокруг, насколько хватал глаз, стояли хлеба. Чеботарев, устало передвигая ноги, шел и думал: кому они теперь нужны, кто будет их убирать, когда?.. Сзади послышалось гудение автомашины. Петр обернулся и увидел «эмку» командира своего полка. Он весь сразу как-то подтянулся и, шагнув на асфальт, вытянул, как бы преграждая ей путь, обе руки. Легковая машина, обдав его ветром, проскочила мимо. Только и успел заметить: на переднем сиденье, рядом с шофером, сидел сам командир полка. Тоскливым взглядом провожал Чеботарев хвост клубившейся за машиной пыли, но и радостным, потому что знал теперь определенно: полк где-то здесь, на УРе.

Он уже перестал было смотреть на удаляющуюся «эмку», когда вдруг увидел, что она останавливается. Чеботарев бросился бежать к ней.

Из задней дверцы автомобиля выскочил, поджидая Петра, адъютант полковника. Передняя дверца тоже открылась. Показалась бритая голова командира полка.

Подбежав к машине, Петр остановился как вкопанный и, приложив к пилотке руку, доложил:

— Товарищ командир полка, младший сержант Чеботарев, из первой роты первого батальона. Возвращаюсь, отыскивая часть, в роту. Отстал от роты, выполняя задание майора Похлебкина.

Полковник — с лицом добрым и улыбчивым — думал.

Петр опустил руку. Продолжал стоять «смирно».

Полковник тяжело вылез из машины. Подошел к Чеботареву и протянул ему руку с мягкой, как подушка, ладонью.

— Ну, что ты теперь скажешь, оракул? — с усмешкой обратился он к адъютанту. — Каковы наши бойцы? Дезертируют, брат, единицы. Советского бойца от врага не оттащить, пока он глотку не перегрызет ему. — И, похлопав Петра по плечу, приказал лезть в машину.

До штаба полка, показалось Петру, ехали считанные минуты. На душе стало радостно.

«Эмка», пробежав деревушку в стороне от шоссе, остановилась под навесом, прикрытым маскировочной сеткой. Петр выскочил из машины. Следом выбрался и адъютант. Командир полка, тоже выйдя, приказал адъютанту отвести Чеботарева к дежурному по части, а сам направился к крыльцу рядом стоявшего небольшого домика, перед окнами которого прохаживался часовой с автоматом.

Дежурный по части выслушал Чеботарева и позвонил писарю.

— Чеботарев тут какой-то объявился, старшина, — кричал он в трубку полевого телефона. — А?.. Что?.. Не слышно, хрипит… К вам?.. — И, положив трубку на рычаг, сказал Петру: — Идите в соседний дом, к писарю.

Писарь сидел в большой комнате. Рядом на подставленном к столу стуле пыхтел трубкой младший оперуполномоченный сержант Вавилкин. И тот и другой, когда Чеботарев вошел, разглядывали его бесцеремонно.

— Так, так… Значит, нашелся младший сержант? — изрек щупленький Вавилкин, не спуская с Чеботарева маленьких юрких глаз. — Нам Похлебкин уже докладывал… Так… Так…

Писарь постукал толстой ручкой с пером рондо по зеленой обшивке стола и начал рыться в бумагах.

— Присядьте пока, — произнес он.

Вавилкин шепотом спросил у писаря:

— Это ведь тот Чеботарев, который за семьями ездил? Конечно, он самый!.. Так мне, пожалуй, надо поговорить с ним. Он вам пока не нужен?

— Нет.

Чеботарев насторожился. Подумал: «Если спросит, как отстал от машины, то рассказать или нет? Скорее, не надо. Еще начнет придираться. Скажет, нарочно отстал».

Вавилкин кивнул Петру безлобой головкой с волосами, подстриженными ершом, и направился важно к двери.

В конце длинного узкого коридора в маленькой комнатке стоял стол, три стула и сейф. Вавилкин размашистым жестом руки пригласил Чеботарева сесть к столу, а сам, порывшись в полевой сумке, извлек оттуда толстую красную папку.

Вавилкин по-хозяйски сел за стол. Раскрыл папку. Нашел в бумагах какой-то смятый листок и, положив его перед собой, спросил Чеботарева, пытливо уставившись ему в глаза:

— Вы хорошо знали сержанта Зоммера?

Чеботарев изменился в лице. Подавшись к Вавилкину, спросил:

— Его что… уже нет?

— Я не в том смысле, — Вавилкин поморщился. — Боев еще нет. Он служит в роте… пока. Но, сами понимаете… идет война — война с немцами.

— При чем же Зоммер? — вставил Петр, успокаиваясь, и вдруг вспомнил разговор с подполковником в Вешкине. — Но он же наш, советский, не из Германии!

— Наш… — холодно улыбнулся Вавилкин и, заметив, как взгляд Чеботарева бежит по листку, который сержант вынул из папки и положил рядом, прикрыл его руками.

Чеботареву все еще казалось, что он видит перед глазами почерк — крупный, неуверенный, с буквами, поваленными то влево, то вправо. «Да это же, никак, Сутин писал?! Неужели он, мерзавец, наскулил что?» — кольнула догадка, и Петр, в упор посмотрев в застывшие глаза Вавилкина, проговорил:

— Я не знаю, что у вас тут за бумага… Может, кто и по злобе… накапал. Только Зоммер — наш человек.

Он хотел уж рассказать, что думает сам Зоммер о немцах и своем месте в этой войне, то есть передать разговор Зоммера с ним, Петром, в тот день, когда в роту приезжал подполковник, но его опередил Вавилкин.

— Непонятно мне, как вы легко берете его под защиту, — выдержав взгляд Чеботарева, спокойно проговорил сержант. — И что это еще за «накапал»! Что за слово? — он слегка повысил тон. — Извольте отвечать как положено! — И спросил, не снижая тона: — Кто в Пскове у Зоммера был из девчат?

— Кто? — И Чеботарев в двух-трех словах рассказал о дружбе Федора с Соней, упомянул о Валентине Морозовой.

— А Морозова эта в горкоме работает?

— Валя-то? — почему-то переспросил Чеботарев и, заподозрив вдруг, как бы Вавилкин не подумал, что он отсиживался это время у нее дома, стал рассказывать, как уговорил ее с матерью ехать в Лугу, как потерял в дороге…

Вавилкин внимательно выслушал Чеботарева. Долго молчал, потом глаза его потеплели — может, вспомнил свою жену, которая с двумя детьми кочевала сейчас где-то по России-матушке. Сказал:

— Вы хороший человек, Чеботарев. Честный. Но этого одного мало. Чутье, чутье должно быть… Вы понимаете, о чем я?

— Да… но его же вся рота знает?!

— Я не о том. Совет даю вам… на будущее, — назидательно проговорил он и, взяв напечатанный на пишущей машинке бланк расписки, протянул его Петру: — Заполните и распишитесь.

Чеботарев пробежал глазами текст с требованием хранить в тайне разговор Вавилкина с ним и запротестовал.

— Я же военную присягу принимал! Зачем мне расписку давать? — краснея, говорил он. — Если наш разговор военная тайна или государственная тайна, тогда вы скажите мне об этом. Скажите, и я буду хранить его, не разглашу.

— Присяга не то… — сразу став прежним, перебил Петра Вавилкин. — Распишитесь. И не рассуждать! А о вопросах моих подумайте. Мы еще встретимся.